Причастность к Духу
Итак, Ирина Дюгаева, «Мистическая сопричастность». Книга выпущена издательским центром “МВГ” по программе поддержки молодых литераторов.
Под этим термином понимают ощущение того, что участвуешь в некотором процессе, деле, событии, при этом не совершая явно никаких действий по поддержке участников ситуации.
Что же такого происходит с героями Дюгаевой и почему они чувствуют такое необычное единение?
Начинается повесть динамично, без обиняков вводя читателя в проблему девушки, подростка еще – последствия жаркой тусовки с обилием принятого на детскую еще грудь 😊 Читаются диалоги очень естественно, проблемы и переживания поданы современным молодежным языком, со сленговыми выражениями, при этом авторская точка зрения прописана с долей юмора, но при этом глубокого сочувствия персонажам.
Введение же в заданную заглавием тему начинается через несколько страниц, просто и естественно:
Соня желала вникнуть в истинную природу вещей, которая выразила бы их через какой-нибудь символ. Она читала где-то, что символ больше, чем что-либо, передаёт смысл вещей, и хотела научиться читать эти скрытые символы. Проблема была только в том, что к символам не прилагались ни алфавит, ни азбука, поэтому она училась читать сама, чувствуя себя инвалидом без костылей.
Так и начинается стремление погрузиться в метафизику бытия, его сакральную, скрытую от «простаков» природу. И Соня, забеременевшая в малые 16, пытается читать символику жизни, проходя через непростое жизненное испытание – аборт или роды с продажей потом (!) ребенка цыганам – да простит меня автор за спойлер.
Интересен язык, которым автор ведет повествование – нет, не в характерных для молодежи словечках дело – в самой ритмике, почти мелодике рассказа. Нет заведомо слабых «он», «она», «он сказал» – каждое действие прописывается развернуто, через подробности свои превращая действие в тот самый символ – а Соня и ее беременность и есть символ несуразной жизни, в которой подростки стали взрослеть физиологически рано, психологически оставаясь детьми, важничающими своим мнимым старшинством перед совсем малыми. Впрочем, героиня уже тем выше и взрослее своего окружения, что создает свою метафизическую подборку основ и символов:
Соня закрыла глаза, сделала три глубоких вдоха. Открыв глаза, раскрыла и азбуку. Шахматные обои плавились, их рисунок колебался и тёк, как ток. Комната казалась донельзя серой, невыносимо однотонной, угрюмой, точно кто-то выпил все краски. Комната вибрировала, будто дышала. Воздух был разреженным, словно хозяин обустроил своё логовище на вершине заснеженной горы, одинокой, но такой высокой, что с неё можно обозревать и всякое существо, и всякую мысль. Из неведомых недр, словно комната напевала себе под нос, неслась тонкая скрипка, несколько тревожная, взвинченная. Но эту музыку Соня приписала своим впечатлениям. Слишком долгое погружение в азбуку иногда уводило от истины в глубь собственных ощущений.
Соня вновь закрыла и открыла глаза. Улыбнулась. С азбукой всё становилось понятным и прозрачным, как стекло. Порой Соня думала, что азбука — не что иное, как чистая фантазия или даже признак ненормальности, но ни на что не променяла бы эту ненормальность.
Вскоре сопричастность обнаруживается во снах Сони, которые с таким жаром разбирает отец ее будущего ребенка:
– В твоём сне,— продолжал лектор с энтузиазмом,— в твоём сне ожидаемо, что кобыла олицетворяла мать, а всю обстановку с танцполом ты мне сама трактовала, когда выдала ассоциацию. Чем в итоге закончился сон? Ты села на кобылу и проскакала по танцполу?
– А-а, я не дорассказала… Я просто села на лошадь, и мы поехали к колоннам. Колонны превратились в деревья. И мы уехали в чёрный лес. А потом я проснулась.
– Очень типично. Сновидение выполнило функцию. Ты пришла к компромиссу со своей матерью, как и хотела.
Произведение Ирины нехарактерно для современности, пошедшей по пути «нового реализма» и «новой откровенности», для которых приемлемо методичное до тошноты перечисление подробностей физиологии персонажей, и через детали такого описания, через «правду жизни», просвечивает якобы истина. Нет и более раннего для культуры в целом увлечения фрейдизмом, который вдруг показывает себя во всей красе в трактовании сновидений Марком. После Фрейда было достаточно много создателей и улучшателей 😊 его теории и новых. Разница? Как в школьной программе и программе ВУЗа. Хотя повесть Дюгаевой интересна именно своим глубоким психологизмом и разбором переживаний Сони.
Читаем дальше и находим критику мировоззрения Марка его друзьями:
– А откуда я такие умные слова знаю? Думаешь, сама доросла? Я же слишком тупая, унтерменша, сам сказал! А знаешь, что сказал Митя про твой шизоанализ? Что он упадочный, и ты бегаешь, как крыса по лабиринтам своего сознания, и пытаешься сделать шоковую терапию старой культуре, реанимировать её, а она уже труп! И ты некрофил с мёртвыми идеями! — Соня почти сорвалась на крик.
Друзья Марка (напомним, отца ребенка Сони) живут во вполне характерной для молодого возраста вселенной, сотканной из психологических теорий, философии, психопрактик. Они еще ищут себя в этом огромном мире и в богатстве его культуры, поэтому так важны символы этого пути, символы метания юных душ. Нет, Дюгаевой далеко до Платонова и Мамлеева, обнажавших саму суть переживаний и мыслей, их возникновения и взаимной трансформации, но шаги в сторону «метафизического реализма» сделаны и лично меня это радует. Россия страдает своей разорванностью на два качества бытия – традиционное и прогрессистское, и где-то между бушуют юные страсти уже уходящих от примата Церкви, но еще не полностью пришедших к светскому гуманизму с концентрацией на научной психологии. И Соня, чья душа вдруг начинает освящаться Духом, приносящим успокоение и приятие высших тайн бытия, уходит к Традиции и постригается в монахиню. Неожиданный финал. Персонажи не нашли покоя в научном анализе душевных смятений, и шаг под крыло Отца, Сына и Духа только и спасает Соню, потерявшую ребенка.
Дюгаева не спорит с читателем и не «рекламирует» духовный путь. В конце концов, жизнь показывает, что уход от мира в Церковь и приход к гармонизации отношений с миром – два разных пути, и ни один из них не лучше и не хуже. Книга же Ирины показывает (сознательно или нет?), что игры с разумом в 16-20 лет бесперспективны для обычных подростков и юношества.
Если вам приходилось долго общаться по душам с молодежью, вы могли бы заметить прямо одержимость (возрастную, впрочем) темой выбора, главенством выбора, верховенством выбора в душевной жизни. Каждый новый автор, достаточно молодой, начинает обмусоливать эту тему, считая свое открытие ее «важности» творческой находкой. Произведение Дюгаевой, мудрой для своего возраста, не об этом. Оно о предопределенности некоторых поступков, о неизбежной «Дороге к Храму», о поиске Пути и примыкании через сопричастность к основам Бытия.
Андрей Юрьев,
член Союза российских писателей.
