Жара

рассказ-корометражка

От жары плавился мозг. Пожалуй, так. Да, пусть будет так – от жары плавился мозг.

Из окна съемной однокомнатной – шкаф для верхней одежды, две кровати, пара стульев, на кухне комод, холодильник и плита, конечно же – из окна этой чертановской роскоши виделся парк, тополи и березы густолиственные, и одинокая двенадцатиэтажка в непроходимости парка.

Сидя на окне в одних шортах, с бутылкой светлого Клинского и коробочкой салата, Ра прислушивался к шуму листвы и… Да ничего больше. Тихо погукивали на Варшавском шоссе гнавшие куда-то автомобили, далеко внизу перекрикивались дети между треском игрушечных пулеметов… И ничего больше.

Ему казалось – Сарра стоит, потупившись, заложив изящные руки за спину и оперевшись о комод, стоит и тихо проговаривает извинения.

В холодильнике мерзли еще бутылочки и коробки с легкими полуфабрикатами, готовыми к глотанию, без давления на нывшую челюсть… А, ну и питьевой йогурт. Восемь полулитровых пакетов персиковой и абрикосовой вкусноты.

– Запас есть, до выхода на работу можно жить, – выдохнул никому и потрогал синячищи на левой скуле. Позавчера. Позавчера, собственно, грохнули в самом бессветном проходе между домами, когда шел из почти уже закрывшегося метро через июльскую жар-ночь. Грохнули внезапно – сначала коротко прошуршали ветви куста сбоку от дорожки, затем что-то холодное сломало кость.

Нефертити раскричалась от ужаса, увидев его на пороге с опухшим лицом и струйками крови, стекавшей на подбородок и кап, кап, кап на порог… Нет, скорую вызвала мгновенно, поставила соседей на уши, снарядив кого-то в аптеку, менты? Нет, нет, нет, вот этого счастья не нужно было никому.

– Давай так… – по телефону промямлил начальник отдела. – Неделю отдыха. Больше дать не могу. И не вздумай вышестоящим звонить. Тебя же и выпрут с работы.

Ра потер крышечку прямо-таки карманного Сони Эрикссона, плоского, металлик, Сарра от него взгляда отвести не могла, решено, подарю позже, от жары плавилось всё.

***

Неф. Он звал ее коротко Неф или Нети.

– Вашего Сета наши журналисты терпеть не могут. Ага, везде говорит, что желает многообразия политической жизни и разностороннего ее освещения в СМИ, а сам? А сам, я так понимаю, прищемил сначала Берёзу, потом Гуся, потом остальных по мелочи. Никто не вякни, грубо говоря.

Ра поморщился:

– Ну что ты из меня всё вытянуть пытаешься, я же подписался о неразглашении.

– Ты странный, – отмахнулась Нети от струйки сигаретного дыма. – Выбери уже, ты работаешь на благо москвичей или землякам тоже помочь хочешь. Кто мы поодиночке? Так, солдаты удачи.

– Кто из земляков мне помог устроиться поближе к Кремлю, те уже отказались от благодарности. Остаешься ты!

– А я – это мало?

Ра поразглядывал огонек на кончике сигаретки – тлеет, тлеет, да не вспыхнет…

– Смотри. Вынес-таки через охрану и досмотр. Как, как… есть разница? Ну, заложил в журнал компьютерный, – и лег на столик цветастый листок: диаграмма, пояснение, график – от временной шкалы отходят графы соответствия действий российского правительства и Евросоюза.

– Херня какая-то! – радостно просмеялась Нети, пальцем указав на рот и уши.

– Успокойся. Прослушки нет. Не те люди меня Сету рекомендовали, чтобы потом подозревать, – Ра даже спину выпрямил, откинул экран ноутбука, зарылся в диски с программами. – Перерисуем заново. Кое-что выкинем, кое-что добавим… Чтобы без подозрений на оригинал документа.

Нефертити сияла всей своей нежно-розовой улыбкой.

***

Сарра так широко раскрыла глаза… Так ей особенно шло… Так широко, будто пыталась всю его нескладную худобу вобрать в глубину зрачка.

– Зачем ты ей помогаешь? Понимаешь, я вчера только заснула, и вот он ты! Закрываешь пол-лица ладонью и материшь меня, что давно не звонила.

– Я хочу, чтобы ты всё обо мне знала. И об этом графике тоже. Если что, потом расскажешь в Ушграде.

– Не надо, – отстранилась она от поцелуя. – Мне страшно, прости.

– Я страшный? На бомжа, наверное, смахиваю?

– Извини, бомжей в знакомых нет, не знаю. Сколько сейчас времени?

– Без понятия. Всё как-то смешалось, – Ра подлил ей кипятка, придвинул флакон кофе. – Скажи мне, как психолог. Как можно любить троих? Разная любовь, что ли?

– Или вообще не любовь. Любить – значит выделять, признавать исключительным. И поэтому беречь, холить и лелеять.

– А ради любви можно пойти на… На кражу… На подлог… Вообще на обман?

– Не думаю. Ты сомневаешься в себе или в ней?

Поцелуй запечатал ответ.

***

Поезд подползал медленно, медленно, и увидев с перрона молодоженов в окне, проходящих в тамбур, Ра как можно шире растянул губы в улыбку, зубы чуть показать, вот так, и встречаем!

– Дружище! Ну, со свадьбой! – и таких объятий друзья обычно не знают. А вот рукопожатие невесте, а ладонь у нее ледяная!

Ра не смотрел в сторону Лады, удерживая голову от поворота, удерживая… Сумки в камеру хранения, ну, куда? Магазин музинструментов? Да пожалуйста! Да, кстати, добавлю на гитару-акустику, дружище, сочтешь за подарок? Ну, отлично!

Даже не смотрел на ее влажно блестевшие глаза.

***

– Ну вот, ты и при гитаре, сбылась мечта? Давай ко мне, зачем вам зал ожидания? – и мелькают станции метро, вспышки света и провалы тьмы, на этой грани и живем, да, кто сказал, что любовь это свет? Когда вот так бегут мурашки от прикосновения Лады к ладони, когда ее молодой муж восторженно читает новый стих, а она сжимает запястье, так сильно, что рука уже немеет, и слезинка бежит по ее щеке, и Ра, всего на мгновение повернувшись к ней, читает по губам: «Я хочу ребенка только от тебя!», – нет, друг, мы на вокзал, за нами ее брат заедет, всё путем, завтра можем свидеться, пока.

И пока он выбегал из закрывающегося метро, Ра прижимал готовое вырваться сердце, и прокричал: «Жги, спали всё!» – рухнувшая, словно бомбовый удар, безветренная жара затопила улицы и дворы. Он бежал, захлебываясь слезами, по бессветному междомью, и на повороте дорожки к подъезду головой вцелился в бетонный столб и прыгнул сквозь куст.